Артем Велкорд

В двухтысячном будет тридцать

   Ветви  рябины  были  усыпаны огненно-оранжевыми  гроздьями.  Да
октября  они  так и будут украшать чахлый двор, и  лишь  потом,  с
первыми  заморозками, налетят невесть откуда стаи бойких птичек  с
хохолками на вертлявых головках и в одночасье склюют множество так
и  не  родившихся новых рябин. Элу всегда хотелось узнать, как  же
называются  эти  проворные  пернатые,  но  орнитологов  среди   её
знакомых  не  водилось,  а  тратить  время  на  листание   толстых
запыленных  справочников в библиотеке не хотелось. Так и  остались
юркие пугливые птички для Элу безымянными.
   Впрочем,  в  этом  году  они прилетят еще  не  скоро.  Середина
августа,  теплынь,  искрится, разбиваясь о  лужу,  солнечный  луч,
жмурится  от  удовольствия соседский кот у  трубы  водостока.  Кот
серый,  в черных полосах, из окна виден, как на ладони. Элу быстро
оглянулась  -  не  заметит ли мама, села  на  широкий  подоконник,
торопливо  перекинула ноги наружу. Сказала коту "Кис-кис-кис".  Он
не  отреагировал, хотя, конечно, прекрасно слышал, от окна второго
этажа до зверя было совсем недалеко. Элу не обиделась.
   Она  посидела,  качая  ногой и прислушиваясь.  Из-за  сараев  в
дальнем конце двора слышались гитарные переборы. Иногда оттуда  же
долетали взрывы хохота. А еще над крышами сараев взвивался  синий,
едва   заметный,  дымок.  Опять  Мишка  курит,  поняла  Элу.   Вот
достанется ему от старух, если заметят.
  Со старухами у Мишки Галесова была давняя затяжная война. Сперва
из-за  побитых  стекол.  Двор маленький, и в  футбольных  баталиях
глупый мяч порой летел в сторону форточек вместо ворот. Как назло,
форточки  почти всегда принадлежали кому-нибудь из старух.  Ну,  а
Мишка,  как главный заводила, был под подозрением: не его ли  нога
запулила спортивный снаряд в сторону безвинных стекол?
   Теперь-то  Мишке  шестнадцать, и  противостояние  между  ним  и
старухами вышло на новый уровень. Вчера Элу сама слышала, как баба
Маша орала за сараями:
  -  Окаянный  олух, ты что, сараи поджечь хочешь!?  Опять  курил,
охламон!  Когда  уж  тебе  в  армию-то  наконец  заберут,   дубина
стоеросовая! Там тебе быстро мозги на место поставят...
   Элу  сильно сомневалась, что Мишка кому-то даст вправлять  себе
мозги. И все же отчасти была солидарна с бабой Машей: курить - это
совсем не дело.
   Позади  послышались  шаги. Элу пантерой развернулась,  уперлась
расставленными  руками в деревянную раму. В таком положении  ее  и
застала мама.
 - Опять на окне сидела? - подозрительно спросила она.
 - Я и сейчас сижу, - удивилась Элу.
  -  Не  увиливай.  Ты прекрасно знаешь, о чем я.  Сколько  раз  я
говорила, чтобы ты ноги наружу не свешивала.
 - Ну, мама...
  -  Не  будем спорить. Ты все прекрасно понимаешь, Элу. А  сейчас
сходи, пожалуйста, в магазин. Папа с работы вернется, а в доме  ни
куска хлеба.
   Когда Элу вышла из подъезда, за сараями уже разгорался скандал.
Гитарный  звон  стих,  и вместо него оттуда  слышался  разъяренный
голос  бабы  Маши. Элу мысленно пожелала старой женщине  успеха  в
борьбе с курением и зашагала в ближайший продмаг.
   Там,  конечно,  толпилась  очередь.  Давали  колбасу  и  сахар.
Потрясая  блеклыми  прямоугольничками  талонов,  переругивались  у
прилавка  женщины.  Стоял  обычный для магазина  возмущенный  гул,
иногда,  как  рыба из стоячей воды, из него выскакивали  отдельные
реплики.   Элу   заняла  очередь,  сжимая  во  вспотевшей   ладони
скомканную   сетчатую   авоську.  Приготовилась   к   томительному
ожиданию.
Ждать  не пришлось. Почти сразу к ней подошла женщина. Встрепанные
волосы  падали  ей  на  лоб  и женщина  резким  нервным  движением
отдувала их, выпятив губу.
 - Девушка, - сказала она. - Вы очень торопитесь?
  -  Нет, - настороженно отозвалась Элу. Сейчас наверняка попросит
пропустить   вне очереди. Скажет, что ребенок дома один.  Или  еще
что-нибудь  в  этом  роде.  Такие  женщины,  с  оставленными   без
присмотра детьми, встречались почти в любой очереди.
  -  Девушка,  вы  понимаете, у меня дома сын один,  -  оправдывая
ожидания,  заговорила женщина. - А я на работе  ключ  оставила.  И
теперь не могу попасть домой.
  -  Хотите, чтобы я вас вперед пропустила? Да пожалуйста, мне  не
жалко. Только что вам это даст, впереди вон еще сколько народу.
  - Ну что вы! Я совсем не об этом. Видите ли, вы такая маленькая,
-  женщина  чуть виновато улыбнулась. - А у меня довольно  широкая
форточка...
   Женщину  звали Надеждой. Обитала она неподалеку от магазина,  в
кирпичной пятиэтажке. Дошли быстро.
 - Вон мое окно, - сказала Надежда. - Совсем невысоко.
  Элу посмотрела, согласно кивнула. И осторожно сказала:
 - Надя, а зачем мне лезть? У вас же сын дома, пусть он откроет.
  -  Запасной ключ на антресолях, в коробочке. Нужно по  стремянке
залезать.
  -  Ну  и  что? - непонимающе спросила Элу. - Сколько лет  вашему
мальчику?
 - Десять.
 - Неужели десятилетний пацан не сможет достать коробочку?!
 - Он бы смог, - вздохнув, сказала Надежда. - Но Антошка не видит.
Он слепой.
 - Извините, - тихо сказала Элу.
  - Ну что вы, - Надежда улыбнулась. - Он бы, наверно, и так смог,
но,  понимаете,  я боюсь. Вдруг упадет. Или с этих  антресолей  на
него свалится что-нибудь, там такой беспорядок.
   Добраться  до  оконного проема оказалось  просто.  От  подъезда
тянулся  вдоль стены выступ. Шириной как раз чтобы, распластавшись
и  раскинув  руки, добраться до нужного окна. Точь-в-точь  хватило
роста,  чтобы,  ухватившись за край деревянной  обшарпанной  рамы,
подтянуться и ящерицей нырнуть в прямоугольный лаз форточки.
  В квартире было хорошо, прохладно. И тихо, лишь где-то за стеной
неразборчиво   пиликал   радиоприемник.   Элу   осмотрелась.   Она
находилась   в  комнате,  которую  многие  отчего-то  предпочитают
именовать  залом. Члены любой императорской фамилии  пришли  бы  в
негодование, предложи им такую залу.
     Полы   устилали   ковры   с   неразборчивым   орнаментом   на
псевдовосточный манер. Они приглушали звуки и, видимо, потому Элу,
рассматривавшая  хрусталь  за стеклом польского  шкафа-стенки,  не
расслышала  шагов. Когда она повернулась, в дверном проеме  стоял,
опираясь  плечом о косяк, мальчик. И смотрел на нее,  на  Элу.  То
есть, казалось, что смотрел...
 - Привет, - весело сказала она. - Антошка.
  -  Здравствуйте,  - отозвался сын Надежды. Голос  его  прозвучал
неуверенно.  Еще  бы!  Один в пустой квартире,  и  вдруг,  невесть
откуда,  в  комнате появляется человек. Кто знает,  какие  у  него
намерения, у этого незваного гостя. Тем более, в газетах постоянно
пишут  разные страсти про воров и грабителей. Раньше не писали,  а
теперь  будто  плотину  прорвало,  в  каждом  номере  "Вечерки"...
Впрочем, Антошка ведь не может читать "Вечерку", сообразила Элу.
 - Меня твоя мама прислала, - объяснила Элу. - Она ключи на работе
забыла. Не бойся.
  Она подошла к мальчику, взяла его за руку. Повторила:
  -  Не  бойся. Мама внизу, мы сейчас к окну подойдем, и ты с  ней
поговоришь.
  Мальчик кивнул и шагнул навстречу.
 - Меня Элу зовут.
 - Элу? - переспросил Антон.
 - Да. Такое вот имя. Оно не русское.
 - Красивое, - неуверенно сказал мальчик. Элу рассмеялась.
   Они  подошли  к окну. Закрашенные щеколды, конечно,  заклинило.
Пришлось  Элу вставать на подоконник и переговариваться с Надеждой
через форточку.
Антон  слушал,  чуть наклонив голову. Он заметно успокоился,  лицо
разгладилось, исчезла крошечная складка на переносье. Наконец,  он
улыбнулся и сказал:
 - Пойдемте, я покажу, где стремянка.
  Элу спрыгнула с подоконника. Антон повел ее за собой. Он отлично
ориентировался в квартире. Когда-то, еще в детстве, Элу,  зажмурив
глаза, пыталась пройти из кухни в спальню родителей. Ей приходись,
растопырив  руки,  хвататься за стены, и даже так  она  умудрилась
ушибить  коленку  о шифоньер. Антошка же шел легко,  даже  быстро.
Приглядевшись,  Элу  заметила, что ладони  мальчишка  держит  чуть
навылет, и иногда делает ими чуть заметные движения вперед, словно
подстраховывая себя.
   Взобравшись  по стремянке, Элу быстро нашла среди груды  старых
корзинок,  спущенных велосипедных камер и ветхих скатанных  трубой
половиков   квадратную   коробочку  из   тисненой   кожи.   Быстро
спустилась, сказала Антону:
 - Ну, вот и все, сейчас ключи достанем и впустим твою маму. - Она
поместила коробочку на лакированный столик, откинула крышку. Антон
пристроился рядом. Слушал, наклонив голову. Элу уже заметила, что,
когда  мальчик  сосредоточен, голова его чуть  наклоняется  набок.
Выглядело это трогательно и грустно, и Элу вздохнула.
   Вынимая  поочередно  пачку перевязанных пожелтевших  конвертов,
янтарную  брошь,  новогодние  открытки  за  семьдесят  седьмой   и
семьдесят  пятый годы, Элу добралась до дна. Ключей не  было.  Она
переворошила  бумаги. Какая-то замусоленная квитанция выскользнула
из общей кучи и осенним листом спланировала на пол, улеглась возле
обутых в клетчатые матерчатые тапочки ступней Антона.
  -  Ключей-то нет, - недоуменно сказала Элу. - Перепутала  что-то
твоя мама.
   Она вернулась к окну. Рассказала Надежде о результатах поисков.
Спросила, не посмотреть ли в другом месте?
  -  Не  надо, - устало вздыхая, сказала Надежда. - Раз уж там  не
нашлось, значит, их нигде нет. Должно быть, муж забрал.
 - Что же делать?
  -  Даже и не знаю. Наверно, надо в ЖЭК идти, слесаря вызывать...
Или нет. Может быть, я на работу съезжу. Попрошу вахтера позвонить
Нине  Николаевне  домой. Неудобно, конечно,  а  что  делать.  Нина
Николаевна  придет,  у  нее есть ключи от  отдела.  Я  быстро,  вы
подождите. Подождите, ладно?
 - Подожду, - ответила Элу. А что ей оставалось?
   Надежда  ушла.  Элу  в очередной раз соскочила  с  подоконника.
Посмотрела  на  наручные часики: полвосьмого, останется  папа  без
хлеба. И на слесаря Надежда напрасно рассчитывала, в такое время в
ЖЭКе уже никого нет.
 - Слышал?
 - Ага, - Антошка кивнул.
 - Ну, ничего, не волнуйся, мама быстро придет.
  -  Я  не  волнуюсь.  Только быстро она не  придет,  ей  тридцать
третьего долго ждать, а потом ехать почти до конечной.
  -  Все равно не так уж и долго, - успокоила Элу. И замолчала, не
зная,  что сказать еще. Антошка ждал и смотрел на нее. Не  смотрит
он,  поправила себя Элу, не может он этого. И все равно  не  могла
отделаться   от   ощущения,   что   маленький   хозяин    квартиры
рассматривает  ее.  Глаза у него были темно-коричневые,  ясные,  с
искорками  в глубине зрачков. И лишь редкие подергивания  глазного
яблока  из  стороны  в сторону выдавали слепоту.  Но  это  -  если
присматриваться.
 - У тебя есть своя комната? - нашлась, наконец, Элу.
 - Есть, - охотно подтвердил Антошка. - Пойдемте.
   Когда они проходили коридором (и здесь пол был застелен ковром,
на сей раз однотонным, темно-синим), Антошка предложил:
 - Если хотите, можете надеть тапочки, они в прихожей.
  -  Нет,  -  отказалась Элу. - Я так, если можно.  У  меня  обувь
чистая.
Комнатка у Антошки оказалась небольшая, но симпатичная. Неизменный
ковер  поверх паркетного пола (здесь он, ковер, был из  оранжевого
ворса, с вкраплениями из белых и красных овалов; красиво, конечно,
но  мальчик-то  красоты  этой  видеть  не  мог),  письменный  стол
коричневого  дерева,  новая  "Спидола"  на  аккуратной  подставке.
Рядом,  на другой подставке, коллекция игрушечных автомобильчиков.
Элу подошла, взяла в руки крохотную милицейскую "Волгу". Осторожно
потрогала синий маячок на крыше.
  -  Нравится? - спросил Антошка. Он, что, по звуку понимает,  чем
она занята?
  -  Да,  очень.  У меня брат тоже такие коллекционировал.  Только
"Волги" милицейской у него не было.
 - А теперь уже не собирает?
 - Он в армии сейчас, - вздохнула Элу.
     Они    посидели   на   диванчике,   порассматривали    другие
автомобильчики.  Послушали "Спидолу". Когда  диктор  сообщил,  что
московское   время   двадцать  часов   и   тридцать   минут,   Элу
заволновалась.  Во-первых,  ее дома потеряют.  Во-вторых,  неужели
Надежда действительно работает так далеко.
 - У вас есть телефон? - спросила Элу.
  -  Конечно,  - отозвался Антон, и тотчас, словно в подтверждение
его слов, из коридора раздался хрипловатый треск звонка.
    Антон  встал,  четко  повернулся  в  сторону  двери.  Ушел   в
направлении звонка. Через минуту раздался его голос:
 - Это вас.
 - Меня? - поразилась Элу.
   В трубке она услышала взволнованный голос Надежды. Ничего у нее
не  получилось, вахтер номера Нины Николаевны не знает, слесаря  в
ЖЭКе нет и вообще никого нет, все разошлись по домам.
  -  Элу,  - просительно сказала Надежда, - у меня к вам  огромная
просьба.         Откуда  она  мое  имя-то  узнала,  я  же  ей   не
представлялась,  поразилась девушка. Ах, ну  да,  Антон  наверняка
сказал сейчас.
 - Элу, - повторила Надежда.
 - Да?
  -  Я  бы могла у подруги переночевать, а завтра на работе  ключи
заберу  и  приеду. Я отпрошусь, меня отпустят. Но  вот  Антошка...
Словом,  у меня к вам огромная просьба: останьтесь у нас ночевать.
Боюсь  я его без присмотра бросать. Ну и... не на лестнице же  мне
спать.
  -  Я  бы,  наверно, могла, - растерянно ответила Элу. -  Но  мои
родители, они же волноваться будут.
  -  Вы  скажите адрес, я к ним зайду, все им объясню. Пожалуйста,
Элу.
 - Зачем же ходить, - смиряясь, сказала Элу. - Я им позвоню.
  -  Нет,  нет, вы все же скажите адрес. Я обязательно  им  должна
объяснить.
  - Вот так, - повесив трубку, обратилась Элу к Антону. - Придется
тебе меня на эту ночь приютить.
 - Ага, - солидно отозвался тот. - Я приютю. То есть приючу.
   Они  поиграли в города. Антон знал много разных городов, а  Элу
уже через пять минут стала запинаться на букве А. Антон, улыбаясь,
подсказывал. Потом снова включили "Спидолу", послушали концерт  по
заявкам радиослушателей. Последней передали песню "Ты, да я, да мы
с  тобой..."  для  "обитателей Башни". Что  за  башня  и  где  она
находится, диктор не уточнила. После концерта начались разговоры о
перестройке. Антошка поскучнел.
 - Выключим? - предложила Элу.
 - Давай, - охотно согласился мальчик. - То есть, давайте.
 - Да называй меня на ты, чего там, - сказала Элу.
  -  Ладно,  буду на ты, - серьезно отозвался Антон. - Будешь  чай
пить?
 - Конечно!
 - Тогда пошли на кухню?
  - Пошли, - засмеявшись, сказала Элу. - Ты хороший хозяин. К тебе
приятно в гости забрести.
 - А ты еще придешь, да?
  Элу потрепала его по вихрам, сказала:
 - Если пригласишь.
  - Приглашаю, - быстро отозвался Антон, нашел ее ладонь и потянул
за собой на кухню.
   Там  он  ловко наполнил чайник водой, сам зажег газ, решительно
отказавшись от помощи. Достал из шкафчика чашки.
 - Ловко ты управляешься, - сказала Элу.
  -  Привык.  Я же тут все знаю. Только с папой иногда  приходится
ругаться, он все время вещи не на свои места ставит.
 - А он где, твой папа?
  Антон ответил почти сразу, но Элу все же уловила запинку.
 - Уехал.
  Больше она спрашивать не стала.
   Они  пили чай с печеньем. Болтали о разных интересных вещах:  о
фильме   "Секретный  фарватер",  который  недавно  показывали   по
телевизору  (видеть  его  Антошка,  конечно,  не  мог,  но  слушал
внимательно; некоторые фрагменты он запомнил даже лучше, чем Элу),
о собаках, о хороших песнях.
    За   окном  уже  распахивался  синий  вечер,  накрывал  город.
Засветились окна в доме напротив, зажглись светлячки фонарей. Было
тихо и хорошо. Уютно. Антон, смеясь, рассказывал, как он много раз
разбивал колени о паркет, прежде чем родители догадались настелить
везде ковры. В его пересказе это действительно звучало смешно,  но
Элу понимала, скольких слез стоили ему эти падения.
Он  как  раз  показывал  в  лицах сценку одного  особо  неудачного
приземления,  размахивал руками, изображая  испуг  мамы,  когда  в
кухне  погас свет. И вообще всюду погас. Мигнули и пропали  фонари
за  окном, почернели окна в домах. Антошка продолжал пантомиму. Он
ничего  не  заметил, для него тьма была постоянным  спутником.  Но
теперь его веселый голос звучал как-то странно, неуместно на  вмиг
потерявшей уютность кухне.
 - Что это? - не сдержалась Элу.
 - Где?
 - Нет света. Повсюду.
 - Я не знаю, - сказал Антон.
 - Наверно, авария на подстанции, - пытаясь исправить свою ошибку,
бодро предположила Элу.
  -  Я  не  знаю,  -  растерянно повторил Антон.  Подошел  к  Элу,
неуверенно   протянул  руку.  Словно  и  он  в   темноте   потерял
способность  ориентироваться. Ткнулся пальцами  в  щеку  Элу.  Она
непроизвольно   отвела   голову.  Спохватилась,   поймала   ладонь
мальчика, сжала ее.
 - Да ерунда, - сказала Элу. - Сейчас все починят.
  -  У  тебя дыхание изменилось, - полушепотом сказал Антон. -  Ты
боишься темноты, да?
 - Немножко. Тебе это не понятно, наверно.
  -  Почему же. Как раз наоборот, - очень по взрослому, с какой-то
привычной горестью сказал Антон.
 - Извини меня. Я глупости говорю.
  -  Нет,  не  глупости. Ты хорошая, - он, кажется,  улыбнулся.  -
Допивай чай.
Они вернулись в комнату. Решили, что пора укладываться спать.
 - Ты ложись в маминой комнате, - решил Антон. - Пойдем, я покажу.
    Он   подсказал,  где  найти  постельное  белье.  Помог  надеть
наволочки.
 - Ну, спокойной ночи? - вопросительно сказала Элу.
 - Да. Спокойной ночи.
 - Тебе не нужно помогать?
 - Нет, - он, кажется, удивился. - Зачем?
  И ушел в темноту коридора. А Элу разделась, нырнула под одеяло и
неожиданно быстро уснула.
   Проснулась  она  от  гула.  Шел он отовсюду,  словно  весь  дом
превратился в огромный музыкальный инструмент, способный  издавать
одну  лишь протяжную заунывную ноту. Позвякивали стекла  в  окнах.
Элу  села,  сонно  огляделась. Что это? Который час?  Она  подняла
запястье  к  глазам.  В кромешной тьме стрелок  на  циферблате  не
разглядела.  Сбросила  ноги с кровати,  поднялась.  Вытянув  руки,
двинулась вперед и сразу же налетела на стену.
 - Иди на мой голос.
   Элу  вздрогнула.  Антошка? Он что, здесь, в  комнате?  Подавила
дурацкий порыв заорать "Уйди, я не одета". Во-первых, темнотища, а
во-вторых... даже если бы и прожектора тут светили, Антошке-то все
едино.
   Он  нашел  ее руку, потянул за собой. Так, в одних  трусиках  и
майке,  она  и  потащилась за мальчишкой. Он привел ее  на  кухню.
Здесь  было  светлее. Красноватые отблески лежали на  стенах.  Элу
снова взглянула на часы. Полтретьего.
 - Что это? - спросил Антошка. - Я проснулся, все гудит.
 - Не знаю.
  Она выглянула за окно. Ни одного огонька. Лишь в просветах между
домами  и  деревьями наливалось цветом спелой вишни небо. Багровые
полосы  на стенах кухни были от него, от этого странного, неба.  И
они становились ярче.
  -  Я  не  знаю,  Антошка, - повторила Элу.  Перевела  взгляд  на
мальчика.  Он  стоял  перед ней босой, в  мешковатой  пижаме.  Она
напрягла зрение, рассмотрела рисунок на пижамной ткани. Слоники. С
задранными  вверх хоботами. Кажется, улыбающиеся, если  допустить,
что они это умеют - улыбаться.
 - Где телефон? Я позвоню отцу.
   Антон  провел  ее  к телефону (она, наконец, поняла  странность
ситуации:  слепой мальчик был ее поводырем в этой  большой  темной
квартире,  не  она помогала ему находить дорогу,  а  он,  лишенный
зрения  пацан).  Элу подняла трубку. Молчащую трубку,  сигнала  не
было. Брякнула ее обратно на аппарат:
 - Не работает.
   Между тем, гул изменил тональность, стал вроде бы чуть тише, но
в то же время настойчивей, злее.
   Они снова переместились на кухню. С улицы слышались голоса. Элу
выглянула  наружу. Стекла дома напротив отражали  ритмичные  синие
вспышки.  "Мигалка".  Скорая? Милиция? Или пожар?  Оттого  и  этот
красный  свет неба. Где-то сильный пожар, возможно, на подстанции.
Потому   и   электричество  отключено.  Ну,  конечно!  Авария   на
электростанции.
  Так она и сказала Антону.
 - А гудит что? - подумав, спросил он.
  -  Может  быть,  сирены,  -  предположила  Элу.  -  Давай  радио
включим... ах, оно же не заработает.
  -  У  меня  батарейки есть, - он сразу же повлек ее за  собой  в
комнату. Выдернул ящик из приставленной к письменному столу тумбы,
зашарил там.
 - Вот!
   Они  установили  в "Спидолу" источники питания.  Антон  щелкнул
выключателем. Шипение. Хрипы.
 - Поищи другую станцию, - попросила Элу.
   Мальчик  крутанул  верньер. Опять треск  и  шипение.  И  снова.
Обрывок  какой-то  музыки,  тут же заглушенный  плывущим  скрипом.
Треск. Неразборчивое "бу-бу-бу". Шипение. И вот:
  - ...не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие.
-  Пауза. - Военнослужащим запаса прибыть на пункты сбора. С собой
иметь  паспорт и военный билет. - Пауза. - Медицинским  работникам
безотлагательно прибыть на место работы. - Пауза. - Всем остальным
не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие...
   Голос  иногда затихал, заглушался шорохами и потрескиванием.  И
вновь пробивалось сквозь помехи:
  -  ...иметь  паспорт  и  военный билет.  Медицинским  работникам
безотлагательно...
 - Ясно, - сказала Элу.
 - Что ясно?
  -  Да, Антон, ты прав - ничего не ясно. Покрути, может быть, еще
какая-нибудь станция найдется.
 - А ты что, в обуви спала? - неожиданно спросил мальчик.
 - Почему ты так решил? - смутилась Элу.
  -  Когда ты проснулась, сразу же встала. Не обувалась. А  ты  не
босиком, я по звуку слышу.
 - Тебе показалось. Я быстро обулась.
   Антошка в сомнении покачал головой, но ничего не сказал. Других
станций  он  не нашел, вернулся к той же, где призывали  сохранять
спокойствие,  оставаться  дома  и  немедленно  прибыть.  Потом  он
заметил:
 - А то же самое и на улице говорят.
   Элу  метнулась  к  окну,  раздернула шторы.  Усиленный  мощными
динамиками  голос  разносился  над пустыми,  освещенными  красными
отблесками,  улицами. Он приближался, этот голос. Окно  Антошкиной
комнаты выходило не во двор. И Элу увидела медленно движущийся  по
мостовой  черный автомобиль с рупором на высоком  кузове.  Фары  у
грузовика  не  горели  и  лишь  едва приметно  мерцали  в  темноте
лампочки  габаритных  огней.  Голос из громкоговорителя  неустанно
твердил:   "...безотлагательно  прибыть  на  место  работы.   Всем
остальным не покидать...".
  За грузовиком шла милицейская машина с включенным маячком.
 - Гул затих, - сказал Антошка.
   Элу обернулась к нему. Прислушалась. Да, кроме сдвоенного -  от
грузовика и из "Спидолы" - голоса, других звуков не было.
 - Спать не хочется. Может быть, чаю попьем, Антошка?
 - Пошли.
   Чаю  им  попить не удалось. Газовая плита не работала, не  было
газа.  Элу  отвернула кран над раковиной. Вода  пошла.  И  на  том
спасибо.
   Конечно, она уже все понимала. Не маленькая. Недаром на  уроках
гражданской  обороны  и начальной военной подготовки  в  школе  им
стократно  было рассказано о действиях в таких случаях. Оставаться
дома   и   сохранять  спокойствие.  Да.  Она  вспомнила  картинки,
иллюстрирующие   последствия  лучевого  поражения   и   поежилась.
Взглянула на Антошку. Интересно, он тоже понимает?
   И  -  вот странно - не о брате своем она сейчас подумала, не  о
родителях.  Ей вдруг стало до невозможности жаль себя и  вот  его,
слепого пацана, с которым свел странный случай.
 - Иди сюда, - позвала она.
   Антошка  подошел. Элу обняла его, притиснула к себе.  Потерлась
щекой о макушку.
  -  Глупо все, Антон. Я вот все считала, сколько мне лет будет  в
двухтысячном году. Ровно тридцать. А теперь, наверно, и не  увидим
этого двухтысячного года. Интересно, как бы все там было... -  Она
заплакала.  Ругала себя за это - пугает ведь пацана, но  не  могла
остановиться.
 - А сколько тебе сейчас? - глухо спросил он.
 - Девятнадцать.
 - А мне почти одиннадцать.
  -  Значит, тебе в двухтысячном было бы всего двадцать  один.  То
есть, будет, конечно...
 - Двухтысячный - это двадцать первый век, да? - спросил Антошка.
 - Да.
 - И люди на Марсе уже поселятся?
  -  Наверняка.  И еще много всякого интересного  будет,  мы  даже
представить себе не можем сейчас.
 - А что?
  -  Не  знаю...  Ну,  вот, наверно, каждый сможет  по  телевизору
смотреть  только  те  фильмы,  какие захочет.  Есть  такая  штука,
видеомагнитофон  называется.  Какую  хочешь  кассету   ставишь   и
смотришь.  А  потом перевернул кассету, и - пожалуйста!  -  другой
фильм...  -  Господи, что я говорю, ужаснулась Элу,  -  он  же  не
видит, а я ему про фильмы.
   Она  вытерла  слезы. Встала, подошла к окну, не  отпуская  руки
Антошки.  Все небо над городом горело красным. Это было  по-своему
красиво.  Но  все-таки  хорошо,  что  мальчик  не  видит.   Иногда
возможность не смотреть - благо.
 - Иди оденься, Антошка.
 - Зачем?
 - Иди-иди, потом скажу.
   Мальчик покинул кухню. Элу еще немного постояла, вглядываясь  в
пламенеющие  небеса, и тоже пошла одеваться.  Через  окно  Антошке
будет непросто выбираться, подумала она, но ничего, справимся.


  Они долго блуждали окраинными улицами, прячась от патрулей. Один
раз  все-таки пришлось убегать. Антошка держался молодцом, ни разу
не  спотыкнулся.  Рассвет  они встретили  уже  возле  леспромхоза.
Быстро  пересекли шоссе, выждав паузу между проходящими  танковыми
колоннами.   Двинулись  лесной  дорогой  в  сторону   заброшенного
аэродрома. Там лучше всего, решила Элу.
Мысленно  она  попросила прощения у родителей. Вы  ведь  взрослые,
сказала  она  им. Вы справитесь, выберетесь сами. А пацана  сейчас
никто  не вытащит, кроме меня. Даже его мама, так не вовремя  (или
вовремя?) забывшая ключи на работе. Он может рассчитывать лишь  на
меня.  Пусть  я и глупая беспомощная девочка, но никто  не  сможет
сделать того, что умею я. Мы выкарабкаемся. Спрячемся подальше  от
городов,  зароемся  в землю, если надо. Будем ждать.  Когда-нибудь
небо снова станет голубым. Мы подождем. Мы дождемся.
 - Дождемся, Антошка, - весело сказала она.
 - Чего?
 - Да какая разница! - Элу рассмеялась. - Главное - дождаться.
  Мальчик недоверчиво пожал плечом, но спорить не стал.
Они  вышли  к аэродрому через два часа. Длинный ряд бетонных  плит
убегал  вдаль. Покачивалась проросшая сквозь трещины трава. Глупые
стрижи  беззаботно  носились  над  отцветшими  одуванчиками.   Элу
остановилась, села на бетон. Усадила рядом с собой мальчишку.
  - В городе сейчас нельзя оставаться, Антошка, - сказала она ему.
- Мы с тобой уберемся подальше, так надо.
 - А мама?
   Элу не ответила, на мгновение прижала пацана к себе. Распустила
шнуровку на левом ботинке. Стянула его. Взяла Антошку за руки.
 - Возьми мой ботинок.
 - Зачем?
 - Возьми, возьми, не бойся. Так тебе будет понятнее.
   Она  направила  его  руки в нужную сторону.  Он  сжал  рубчатую
подошву.
 - Подними!
 - Зачем?
 - Поднимай!
    Мальчик   послушался.   Потянул  ботинок   вверх.   Растерянно
поморщился, потянул сильнее, оторвал от бетона.
 - Понял?
  Антошка отрицательно покачал головой.
 - Каждый - по восемь килограммов. Каждый ботинок.
 - Зачем? - полушепотом повторил Антон.
  -  Я ведь легкая, - смеясь, сказала Элу. - Я очень легкая. Мы  с
тобой улетим отсюда. Далеко. Так далеко, где нас никакая война  не
найдет.
 - Так не бывает...
  -  Бывает.  Я  единственный человек в  мире,  почти  не  имеющий
собственного веса. Я легче воздуха, Антошка. Родители скрывали, не
хотели для меня злой судьбы лабораторной крысы.
 - Я не верю! - со слезами крикнул Антон. - Ты с ума сошла. Пойдем
обратно домой.
 - Возьмись за меня. Держись крепко-крепко. Не отпускай.
   Они  встали.  Поверил  он  или нет, но  обхватил  ее  за  пояс.
Прижался.  Элу  босой ногой подцепила второй,  уже  расшнурованный
ботинок.  Я  легкая,  сказала она уже себе. С  натугой  нажала  на
задник  ставшего теперь ненужным ботинка. Легкая,  повторила  она,
очень легкая...
  Красное небо ринулось навстречу.

---------------------------
  Элу (эстонск. Elu) - жизнь.


© Артем Велкорд
velkord@sannata.ru

На главную страницу  |  Произведения Артема Велкорда  |

Партнеры:

List.ee Крупнейший портал Эстонии на русском языке. Популярный форум, чат, software, каталог страниц и многое другое.
Dobro.ee Правоохранительный портал.

Форумы на Sannata.Ru:
Форум сайта писателя Сергея Садова
Форум сайта "Литературная страничка"
Форум сайта писателя Виктора Косенкова
Форум сайта "Безлюдные Пространства"
Форум сайта "Железные призраки прошлого. Компьютерная история"

Проголосуйте за наш сайт в Рейтинге LIST.EE ! estOn.net : Каталог ресурсов Эстонии на русском языке. Новости, Чат, Форум
Обо Всем. Место вашего общения. Мы делаем Интернет вместе с Вами!

Hosted by Sannata.Ru