Артем Велкорд
В двухтысячном будет тридцать
Ветви рябины были усыпаны огненно-оранжевыми гроздьями. Да
октября они так и будут украшать чахлый двор, и лишь потом, с
первыми заморозками, налетят невесть откуда стаи бойких птичек с
хохолками на вертлявых головках и в одночасье склюют множество так
и не родившихся новых рябин. Элу всегда хотелось узнать, как же
называются эти проворные пернатые, но орнитологов среди её
знакомых не водилось, а тратить время на листание толстых
запыленных справочников в библиотеке не хотелось. Так и остались
юркие пугливые птички для Элу безымянными.
Впрочем, в этом году они прилетят еще не скоро. Середина
августа, теплынь, искрится, разбиваясь о лужу, солнечный луч,
жмурится от удовольствия соседский кот у трубы водостока. Кот
серый, в черных полосах, из окна виден, как на ладони. Элу быстро
оглянулась - не заметит ли мама, села на широкий подоконник,
торопливо перекинула ноги наружу. Сказала коту "Кис-кис-кис". Он
не отреагировал, хотя, конечно, прекрасно слышал, от окна второго
этажа до зверя было совсем недалеко. Элу не обиделась.
Она посидела, качая ногой и прислушиваясь. Из-за сараев в
дальнем конце двора слышались гитарные переборы. Иногда оттуда же
долетали взрывы хохота. А еще над крышами сараев взвивался синий,
едва заметный, дымок. Опять Мишка курит, поняла Элу. Вот
достанется ему от старух, если заметят.
Со старухами у Мишки Галесова была давняя затяжная война. Сперва
из-за побитых стекол. Двор маленький, и в футбольных баталиях
глупый мяч порой летел в сторону форточек вместо ворот. Как назло,
форточки почти всегда принадлежали кому-нибудь из старух. Ну, а
Мишка, как главный заводила, был под подозрением: не его ли нога
запулила спортивный снаряд в сторону безвинных стекол?
Теперь-то Мишке шестнадцать, и противостояние между ним и
старухами вышло на новый уровень. Вчера Элу сама слышала, как баба
Маша орала за сараями:
- Окаянный олух, ты что, сараи поджечь хочешь!? Опять курил,
охламон! Когда уж тебе в армию-то наконец заберут, дубина
стоеросовая! Там тебе быстро мозги на место поставят...
Элу сильно сомневалась, что Мишка кому-то даст вправлять себе
мозги. И все же отчасти была солидарна с бабой Машей: курить - это
совсем не дело.
Позади послышались шаги. Элу пантерой развернулась, уперлась
расставленными руками в деревянную раму. В таком положении ее и
застала мама.
- Опять на окне сидела? - подозрительно спросила она.
- Я и сейчас сижу, - удивилась Элу.
- Не увиливай. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Сколько раз я
говорила, чтобы ты ноги наружу не свешивала.
- Ну, мама...
- Не будем спорить. Ты все прекрасно понимаешь, Элу. А сейчас
сходи, пожалуйста, в магазин. Папа с работы вернется, а в доме ни
куска хлеба.
Когда Элу вышла из подъезда, за сараями уже разгорался скандал.
Гитарный звон стих, и вместо него оттуда слышался разъяренный
голос бабы Маши. Элу мысленно пожелала старой женщине успеха в
борьбе с курением и зашагала в ближайший продмаг.
Там, конечно, толпилась очередь. Давали колбасу и сахар.
Потрясая блеклыми прямоугольничками талонов, переругивались у
прилавка женщины. Стоял обычный для магазина возмущенный гул,
иногда, как рыба из стоячей воды, из него выскакивали отдельные
реплики. Элу заняла очередь, сжимая во вспотевшей ладони
скомканную сетчатую авоську. Приготовилась к томительному
ожиданию.
Ждать не пришлось. Почти сразу к ней подошла женщина. Встрепанные
волосы падали ей на лоб и женщина резким нервным движением
отдувала их, выпятив губу.
- Девушка, - сказала она. - Вы очень торопитесь?
- Нет, - настороженно отозвалась Элу. Сейчас наверняка попросит
пропустить вне очереди. Скажет, что ребенок дома один. Или еще
что-нибудь в этом роде. Такие женщины, с оставленными без
присмотра детьми, встречались почти в любой очереди.
- Девушка, вы понимаете, у меня дома сын один, - оправдывая
ожидания, заговорила женщина. - А я на работе ключ оставила. И
теперь не могу попасть домой.
- Хотите, чтобы я вас вперед пропустила? Да пожалуйста, мне не
жалко. Только что вам это даст, впереди вон еще сколько народу.
- Ну что вы! Я совсем не об этом. Видите ли, вы такая маленькая,
- женщина чуть виновато улыбнулась. - А у меня довольно широкая
форточка...
Женщину звали Надеждой. Обитала она неподалеку от магазина, в
кирпичной пятиэтажке. Дошли быстро.
- Вон мое окно, - сказала Надежда. - Совсем невысоко.
Элу посмотрела, согласно кивнула. И осторожно сказала:
- Надя, а зачем мне лезть? У вас же сын дома, пусть он откроет.
- Запасной ключ на антресолях, в коробочке. Нужно по стремянке
залезать.
- Ну и что? - непонимающе спросила Элу. - Сколько лет вашему
мальчику?
- Десять.
- Неужели десятилетний пацан не сможет достать коробочку?!
- Он бы смог, - вздохнув, сказала Надежда. - Но Антошка не видит.
Он слепой.
- Извините, - тихо сказала Элу.
- Ну что вы, - Надежда улыбнулась. - Он бы, наверно, и так смог,
но, понимаете, я боюсь. Вдруг упадет. Или с этих антресолей на
него свалится что-нибудь, там такой беспорядок.
Добраться до оконного проема оказалось просто. От подъезда
тянулся вдоль стены выступ. Шириной как раз чтобы, распластавшись
и раскинув руки, добраться до нужного окна. Точь-в-точь хватило
роста, чтобы, ухватившись за край деревянной обшарпанной рамы,
подтянуться и ящерицей нырнуть в прямоугольный лаз форточки.
В квартире было хорошо, прохладно. И тихо, лишь где-то за стеной
неразборчиво пиликал радиоприемник. Элу осмотрелась. Она
находилась в комнате, которую многие отчего-то предпочитают
именовать залом. Члены любой императорской фамилии пришли бы в
негодование, предложи им такую залу.
Полы устилали ковры с неразборчивым орнаментом на
псевдовосточный манер. Они приглушали звуки и, видимо, потому Элу,
рассматривавшая хрусталь за стеклом польского шкафа-стенки, не
расслышала шагов. Когда она повернулась, в дверном проеме стоял,
опираясь плечом о косяк, мальчик. И смотрел на нее, на Элу. То
есть, казалось, что смотрел...
- Привет, - весело сказала она. - Антошка.
- Здравствуйте, - отозвался сын Надежды. Голос его прозвучал
неуверенно. Еще бы! Один в пустой квартире, и вдруг, невесть
откуда, в комнате появляется человек. Кто знает, какие у него
намерения, у этого незваного гостя. Тем более, в газетах постоянно
пишут разные страсти про воров и грабителей. Раньше не писали, а
теперь будто плотину прорвало, в каждом номере "Вечерки"...
Впрочем, Антошка ведь не может читать "Вечерку", сообразила Элу.
- Меня твоя мама прислала, - объяснила Элу. - Она ключи на работе
забыла. Не бойся.
Она подошла к мальчику, взяла его за руку. Повторила:
- Не бойся. Мама внизу, мы сейчас к окну подойдем, и ты с ней
поговоришь.
Мальчик кивнул и шагнул навстречу.
- Меня Элу зовут.
- Элу? - переспросил Антон.
- Да. Такое вот имя. Оно не русское.
- Красивое, - неуверенно сказал мальчик. Элу рассмеялась.
Они подошли к окну. Закрашенные щеколды, конечно, заклинило.
Пришлось Элу вставать на подоконник и переговариваться с Надеждой
через форточку.
Антон слушал, чуть наклонив голову. Он заметно успокоился, лицо
разгладилось, исчезла крошечная складка на переносье. Наконец, он
улыбнулся и сказал:
- Пойдемте, я покажу, где стремянка.
Элу спрыгнула с подоконника. Антон повел ее за собой. Он отлично
ориентировался в квартире. Когда-то, еще в детстве, Элу, зажмурив
глаза, пыталась пройти из кухни в спальню родителей. Ей приходись,
растопырив руки, хвататься за стены, и даже так она умудрилась
ушибить коленку о шифоньер. Антошка же шел легко, даже быстро.
Приглядевшись, Элу заметила, что ладони мальчишка держит чуть
навылет, и иногда делает ими чуть заметные движения вперед, словно
подстраховывая себя.
Взобравшись по стремянке, Элу быстро нашла среди груды старых
корзинок, спущенных велосипедных камер и ветхих скатанных трубой
половиков квадратную коробочку из тисненой кожи. Быстро
спустилась, сказала Антону:
- Ну, вот и все, сейчас ключи достанем и впустим твою маму. - Она
поместила коробочку на лакированный столик, откинула крышку. Антон
пристроился рядом. Слушал, наклонив голову. Элу уже заметила, что,
когда мальчик сосредоточен, голова его чуть наклоняется набок.
Выглядело это трогательно и грустно, и Элу вздохнула.
Вынимая поочередно пачку перевязанных пожелтевших конвертов,
янтарную брошь, новогодние открытки за семьдесят седьмой и
семьдесят пятый годы, Элу добралась до дна. Ключей не было. Она
переворошила бумаги. Какая-то замусоленная квитанция выскользнула
из общей кучи и осенним листом спланировала на пол, улеглась возле
обутых в клетчатые матерчатые тапочки ступней Антона.
- Ключей-то нет, - недоуменно сказала Элу. - Перепутала что-то
твоя мама.
Она вернулась к окну. Рассказала Надежде о результатах поисков.
Спросила, не посмотреть ли в другом месте?
- Не надо, - устало вздыхая, сказала Надежда. - Раз уж там не
нашлось, значит, их нигде нет. Должно быть, муж забрал.
- Что же делать?
- Даже и не знаю. Наверно, надо в ЖЭК идти, слесаря вызывать...
Или нет. Может быть, я на работу съезжу. Попрошу вахтера позвонить
Нине Николаевне домой. Неудобно, конечно, а что делать. Нина
Николаевна придет, у нее есть ключи от отдела. Я быстро, вы
подождите. Подождите, ладно?
- Подожду, - ответила Элу. А что ей оставалось?
Надежда ушла. Элу в очередной раз соскочила с подоконника.
Посмотрела на наручные часики: полвосьмого, останется папа без
хлеба. И на слесаря Надежда напрасно рассчитывала, в такое время в
ЖЭКе уже никого нет.
- Слышал?
- Ага, - Антошка кивнул.
- Ну, ничего, не волнуйся, мама быстро придет.
- Я не волнуюсь. Только быстро она не придет, ей тридцать
третьего долго ждать, а потом ехать почти до конечной.
- Все равно не так уж и долго, - успокоила Элу. И замолчала, не
зная, что сказать еще. Антошка ждал и смотрел на нее. Не смотрит
он, поправила себя Элу, не может он этого. И все равно не могла
отделаться от ощущения, что маленький хозяин квартиры
рассматривает ее. Глаза у него были темно-коричневые, ясные, с
искорками в глубине зрачков. И лишь редкие подергивания глазного
яблока из стороны в сторону выдавали слепоту. Но это - если
присматриваться.
- У тебя есть своя комната? - нашлась, наконец, Элу.
- Есть, - охотно подтвердил Антошка. - Пойдемте.
Когда они проходили коридором (и здесь пол был застелен ковром,
на сей раз однотонным, темно-синим), Антошка предложил:
- Если хотите, можете надеть тапочки, они в прихожей.
- Нет, - отказалась Элу. - Я так, если можно. У меня обувь
чистая.
Комнатка у Антошки оказалась небольшая, но симпатичная. Неизменный
ковер поверх паркетного пола (здесь он, ковер, был из оранжевого
ворса, с вкраплениями из белых и красных овалов; красиво, конечно,
но мальчик-то красоты этой видеть не мог), письменный стол
коричневого дерева, новая "Спидола" на аккуратной подставке.
Рядом, на другой подставке, коллекция игрушечных автомобильчиков.
Элу подошла, взяла в руки крохотную милицейскую "Волгу". Осторожно
потрогала синий маячок на крыше.
- Нравится? - спросил Антошка. Он, что, по звуку понимает, чем
она занята?
- Да, очень. У меня брат тоже такие коллекционировал. Только
"Волги" милицейской у него не было.
- А теперь уже не собирает?
- Он в армии сейчас, - вздохнула Элу.
Они посидели на диванчике, порассматривали другие
автомобильчики. Послушали "Спидолу". Когда диктор сообщил, что
московское время двадцать часов и тридцать минут, Элу
заволновалась. Во-первых, ее дома потеряют. Во-вторых, неужели
Надежда действительно работает так далеко.
- У вас есть телефон? - спросила Элу.
- Конечно, - отозвался Антон, и тотчас, словно в подтверждение
его слов, из коридора раздался хрипловатый треск звонка.
Антон встал, четко повернулся в сторону двери. Ушел в
направлении звонка. Через минуту раздался его голос:
- Это вас.
- Меня? - поразилась Элу.
В трубке она услышала взволнованный голос Надежды. Ничего у нее
не получилось, вахтер номера Нины Николаевны не знает, слесаря в
ЖЭКе нет и вообще никого нет, все разошлись по домам.
- Элу, - просительно сказала Надежда, - у меня к вам огромная
просьба. Откуда она мое имя-то узнала, я же ей не
представлялась, поразилась девушка. Ах, ну да, Антон наверняка
сказал сейчас.
- Элу, - повторила Надежда.
- Да?
- Я бы могла у подруги переночевать, а завтра на работе ключи
заберу и приеду. Я отпрошусь, меня отпустят. Но вот Антошка...
Словом, у меня к вам огромная просьба: останьтесь у нас ночевать.
Боюсь я его без присмотра бросать. Ну и... не на лестнице же мне
спать.
- Я бы, наверно, могла, - растерянно ответила Элу. - Но мои
родители, они же волноваться будут.
- Вы скажите адрес, я к ним зайду, все им объясню. Пожалуйста,
Элу.
- Зачем же ходить, - смиряясь, сказала Элу. - Я им позвоню.
- Нет, нет, вы все же скажите адрес. Я обязательно им должна
объяснить.
- Вот так, - повесив трубку, обратилась Элу к Антону. - Придется
тебе меня на эту ночь приютить.
- Ага, - солидно отозвался тот. - Я приютю. То есть приючу.
Они поиграли в города. Антон знал много разных городов, а Элу
уже через пять минут стала запинаться на букве А. Антон, улыбаясь,
подсказывал. Потом снова включили "Спидолу", послушали концерт по
заявкам радиослушателей. Последней передали песню "Ты, да я, да мы
с тобой..." для "обитателей Башни". Что за башня и где она
находится, диктор не уточнила. После концерта начались разговоры о
перестройке. Антошка поскучнел.
- Выключим? - предложила Элу.
- Давай, - охотно согласился мальчик. - То есть, давайте.
- Да называй меня на ты, чего там, - сказала Элу.
- Ладно, буду на ты, - серьезно отозвался Антон. - Будешь чай
пить?
- Конечно!
- Тогда пошли на кухню?
- Пошли, - засмеявшись, сказала Элу. - Ты хороший хозяин. К тебе
приятно в гости забрести.
- А ты еще придешь, да?
Элу потрепала его по вихрам, сказала:
- Если пригласишь.
- Приглашаю, - быстро отозвался Антон, нашел ее ладонь и потянул
за собой на кухню.
Там он ловко наполнил чайник водой, сам зажег газ, решительно
отказавшись от помощи. Достал из шкафчика чашки.
- Ловко ты управляешься, - сказала Элу.
- Привык. Я же тут все знаю. Только с папой иногда приходится
ругаться, он все время вещи не на свои места ставит.
- А он где, твой папа?
Антон ответил почти сразу, но Элу все же уловила запинку.
- Уехал.
Больше она спрашивать не стала.
Они пили чай с печеньем. Болтали о разных интересных вещах: о
фильме "Секретный фарватер", который недавно показывали по
телевизору (видеть его Антошка, конечно, не мог, но слушал
внимательно; некоторые фрагменты он запомнил даже лучше, чем Элу),
о собаках, о хороших песнях.
За окном уже распахивался синий вечер, накрывал город.
Засветились окна в доме напротив, зажглись светлячки фонарей. Было
тихо и хорошо. Уютно. Антон, смеясь, рассказывал, как он много раз
разбивал колени о паркет, прежде чем родители догадались настелить
везде ковры. В его пересказе это действительно звучало смешно, но
Элу понимала, скольких слез стоили ему эти падения.
Он как раз показывал в лицах сценку одного особо неудачного
приземления, размахивал руками, изображая испуг мамы, когда в
кухне погас свет. И вообще всюду погас. Мигнули и пропали фонари
за окном, почернели окна в домах. Антошка продолжал пантомиму. Он
ничего не заметил, для него тьма была постоянным спутником. Но
теперь его веселый голос звучал как-то странно, неуместно на вмиг
потерявшей уютность кухне.
- Что это? - не сдержалась Элу.
- Где?
- Нет света. Повсюду.
- Я не знаю, - сказал Антон.
- Наверно, авария на подстанции, - пытаясь исправить свою ошибку,
бодро предположила Элу.
- Я не знаю, - растерянно повторил Антон. Подошел к Элу,
неуверенно протянул руку. Словно и он в темноте потерял
способность ориентироваться. Ткнулся пальцами в щеку Элу. Она
непроизвольно отвела голову. Спохватилась, поймала ладонь
мальчика, сжала ее.
- Да ерунда, - сказала Элу. - Сейчас все починят.
- У тебя дыхание изменилось, - полушепотом сказал Антон. - Ты
боишься темноты, да?
- Немножко. Тебе это не понятно, наверно.
- Почему же. Как раз наоборот, - очень по взрослому, с какой-то
привычной горестью сказал Антон.
- Извини меня. Я глупости говорю.
- Нет, не глупости. Ты хорошая, - он, кажется, улыбнулся. -
Допивай чай.
Они вернулись в комнату. Решили, что пора укладываться спать.
- Ты ложись в маминой комнате, - решил Антон. - Пойдем, я покажу.
Он подсказал, где найти постельное белье. Помог надеть
наволочки.
- Ну, спокойной ночи? - вопросительно сказала Элу.
- Да. Спокойной ночи.
- Тебе не нужно помогать?
- Нет, - он, кажется, удивился. - Зачем?
И ушел в темноту коридора. А Элу разделась, нырнула под одеяло и
неожиданно быстро уснула.
Проснулась она от гула. Шел он отовсюду, словно весь дом
превратился в огромный музыкальный инструмент, способный издавать
одну лишь протяжную заунывную ноту. Позвякивали стекла в окнах.
Элу села, сонно огляделась. Что это? Который час? Она подняла
запястье к глазам. В кромешной тьме стрелок на циферблате не
разглядела. Сбросила ноги с кровати, поднялась. Вытянув руки,
двинулась вперед и сразу же налетела на стену.
- Иди на мой голос.
Элу вздрогнула. Антошка? Он что, здесь, в комнате? Подавила
дурацкий порыв заорать "Уйди, я не одета". Во-первых, темнотища, а
во-вторых... даже если бы и прожектора тут светили, Антошке-то все
едино.
Он нашел ее руку, потянул за собой. Так, в одних трусиках и
майке, она и потащилась за мальчишкой. Он привел ее на кухню.
Здесь было светлее. Красноватые отблески лежали на стенах. Элу
снова взглянула на часы. Полтретьего.
- Что это? - спросил Антошка. - Я проснулся, все гудит.
- Не знаю.
Она выглянула за окно. Ни одного огонька. Лишь в просветах между
домами и деревьями наливалось цветом спелой вишни небо. Багровые
полосы на стенах кухни были от него, от этого странного, неба. И
они становились ярче.
- Я не знаю, Антошка, - повторила Элу. Перевела взгляд на
мальчика. Он стоял перед ней босой, в мешковатой пижаме. Она
напрягла зрение, рассмотрела рисунок на пижамной ткани. Слоники. С
задранными вверх хоботами. Кажется, улыбающиеся, если допустить,
что они это умеют - улыбаться.
- Где телефон? Я позвоню отцу.
Антон провел ее к телефону (она, наконец, поняла странность
ситуации: слепой мальчик был ее поводырем в этой большой темной
квартире, не она помогала ему находить дорогу, а он, лишенный
зрения пацан). Элу подняла трубку. Молчащую трубку, сигнала не
было. Брякнула ее обратно на аппарат:
- Не работает.
Между тем, гул изменил тональность, стал вроде бы чуть тише, но
в то же время настойчивей, злее.
Они снова переместились на кухню. С улицы слышались голоса. Элу
выглянула наружу. Стекла дома напротив отражали ритмичные синие
вспышки. "Мигалка". Скорая? Милиция? Или пожар? Оттого и этот
красный свет неба. Где-то сильный пожар, возможно, на подстанции.
Потому и электричество отключено. Ну, конечно! Авария на
электростанции.
Так она и сказала Антону.
- А гудит что? - подумав, спросил он.
- Может быть, сирены, - предположила Элу. - Давай радио
включим... ах, оно же не заработает.
- У меня батарейки есть, - он сразу же повлек ее за собой в
комнату. Выдернул ящик из приставленной к письменному столу тумбы,
зашарил там.
- Вот!
Они установили в "Спидолу" источники питания. Антон щелкнул
выключателем. Шипение. Хрипы.
- Поищи другую станцию, - попросила Элу.
Мальчик крутанул верньер. Опять треск и шипение. И снова.
Обрывок какой-то музыки, тут же заглушенный плывущим скрипом.
Треск. Неразборчивое "бу-бу-бу". Шипение. И вот:
- ...не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие.
- Пауза. - Военнослужащим запаса прибыть на пункты сбора. С собой
иметь паспорт и военный билет. - Пауза. - Медицинским работникам
безотлагательно прибыть на место работы. - Пауза. - Всем остальным
не покидать домов. Закрыть все окна. Сохранять спокойствие...
Голос иногда затихал, заглушался шорохами и потрескиванием. И
вновь пробивалось сквозь помехи:
- ...иметь паспорт и военный билет. Медицинским работникам
безотлагательно...
- Ясно, - сказала Элу.
- Что ясно?
- Да, Антон, ты прав - ничего не ясно. Покрути, может быть, еще
какая-нибудь станция найдется.
- А ты что, в обуви спала? - неожиданно спросил мальчик.
- Почему ты так решил? - смутилась Элу.
- Когда ты проснулась, сразу же встала. Не обувалась. А ты не
босиком, я по звуку слышу.
- Тебе показалось. Я быстро обулась.
Антошка в сомнении покачал головой, но ничего не сказал. Других
станций он не нашел, вернулся к той же, где призывали сохранять
спокойствие, оставаться дома и немедленно прибыть. Потом он
заметил:
- А то же самое и на улице говорят.
Элу метнулась к окну, раздернула шторы. Усиленный мощными
динамиками голос разносился над пустыми, освещенными красными
отблесками, улицами. Он приближался, этот голос. Окно Антошкиной
комнаты выходило не во двор. И Элу увидела медленно движущийся по
мостовой черный автомобиль с рупором на высоком кузове. Фары у
грузовика не горели и лишь едва приметно мерцали в темноте
лампочки габаритных огней. Голос из громкоговорителя неустанно
твердил: "...безотлагательно прибыть на место работы. Всем
остальным не покидать...".
За грузовиком шла милицейская машина с включенным маячком.
- Гул затих, - сказал Антошка.
Элу обернулась к нему. Прислушалась. Да, кроме сдвоенного - от
грузовика и из "Спидолы" - голоса, других звуков не было.
- Спать не хочется. Может быть, чаю попьем, Антошка?
- Пошли.
Чаю им попить не удалось. Газовая плита не работала, не было
газа. Элу отвернула кран над раковиной. Вода пошла. И на том
спасибо.
Конечно, она уже все понимала. Не маленькая. Недаром на уроках
гражданской обороны и начальной военной подготовки в школе им
стократно было рассказано о действиях в таких случаях. Оставаться
дома и сохранять спокойствие. Да. Она вспомнила картинки,
иллюстрирующие последствия лучевого поражения и поежилась.
Взглянула на Антошку. Интересно, он тоже понимает?
И - вот странно - не о брате своем она сейчас подумала, не о
родителях. Ей вдруг стало до невозможности жаль себя и вот его,
слепого пацана, с которым свел странный случай.
- Иди сюда, - позвала она.
Антошка подошел. Элу обняла его, притиснула к себе. Потерлась
щекой о макушку.
- Глупо все, Антон. Я вот все считала, сколько мне лет будет в
двухтысячном году. Ровно тридцать. А теперь, наверно, и не увидим
этого двухтысячного года. Интересно, как бы все там было... - Она
заплакала. Ругала себя за это - пугает ведь пацана, но не могла
остановиться.
- А сколько тебе сейчас? - глухо спросил он.
- Девятнадцать.
- А мне почти одиннадцать.
- Значит, тебе в двухтысячном было бы всего двадцать один. То
есть, будет, конечно...
- Двухтысячный - это двадцать первый век, да? - спросил Антошка.
- Да.
- И люди на Марсе уже поселятся?
- Наверняка. И еще много всякого интересного будет, мы даже
представить себе не можем сейчас.
- А что?
- Не знаю... Ну, вот, наверно, каждый сможет по телевизору
смотреть только те фильмы, какие захочет. Есть такая штука,
видеомагнитофон называется. Какую хочешь кассету ставишь и
смотришь. А потом перевернул кассету, и - пожалуйста! - другой
фильм... - Господи, что я говорю, ужаснулась Элу, - он же не
видит, а я ему про фильмы.
Она вытерла слезы. Встала, подошла к окну, не отпуская руки
Антошки. Все небо над городом горело красным. Это было по-своему
красиво. Но все-таки хорошо, что мальчик не видит. Иногда
возможность не смотреть - благо.
- Иди оденься, Антошка.
- Зачем?
- Иди-иди, потом скажу.
Мальчик покинул кухню. Элу еще немного постояла, вглядываясь в
пламенеющие небеса, и тоже пошла одеваться. Через окно Антошке
будет непросто выбираться, подумала она, но ничего, справимся.
Они долго блуждали окраинными улицами, прячась от патрулей. Один
раз все-таки пришлось убегать. Антошка держался молодцом, ни разу
не спотыкнулся. Рассвет они встретили уже возле леспромхоза.
Быстро пересекли шоссе, выждав паузу между проходящими танковыми
колоннами. Двинулись лесной дорогой в сторону заброшенного
аэродрома. Там лучше всего, решила Элу.
Мысленно она попросила прощения у родителей. Вы ведь взрослые,
сказала она им. Вы справитесь, выберетесь сами. А пацана сейчас
никто не вытащит, кроме меня. Даже его мама, так не вовремя (или
вовремя?) забывшая ключи на работе. Он может рассчитывать лишь на
меня. Пусть я и глупая беспомощная девочка, но никто не сможет
сделать того, что умею я. Мы выкарабкаемся. Спрячемся подальше от
городов, зароемся в землю, если надо. Будем ждать. Когда-нибудь
небо снова станет голубым. Мы подождем. Мы дождемся.
- Дождемся, Антошка, - весело сказала она.
- Чего?
- Да какая разница! - Элу рассмеялась. - Главное - дождаться.
Мальчик недоверчиво пожал плечом, но спорить не стал.
Они вышли к аэродрому через два часа. Длинный ряд бетонных плит
убегал вдаль. Покачивалась проросшая сквозь трещины трава. Глупые
стрижи беззаботно носились над отцветшими одуванчиками. Элу
остановилась, села на бетон. Усадила рядом с собой мальчишку.
- В городе сейчас нельзя оставаться, Антошка, - сказала она ему.
- Мы с тобой уберемся подальше, так надо.
- А мама?
Элу не ответила, на мгновение прижала пацана к себе. Распустила
шнуровку на левом ботинке. Стянула его. Взяла Антошку за руки.
- Возьми мой ботинок.
- Зачем?
- Возьми, возьми, не бойся. Так тебе будет понятнее.
Она направила его руки в нужную сторону. Он сжал рубчатую
подошву.
- Подними!
- Зачем?
- Поднимай!
Мальчик послушался. Потянул ботинок вверх. Растерянно
поморщился, потянул сильнее, оторвал от бетона.
- Понял?
Антошка отрицательно покачал головой.
- Каждый - по восемь килограммов. Каждый ботинок.
- Зачем? - полушепотом повторил Антон.
- Я ведь легкая, - смеясь, сказала Элу. - Я очень легкая. Мы с
тобой улетим отсюда. Далеко. Так далеко, где нас никакая война не
найдет.
- Так не бывает...
- Бывает. Я единственный человек в мире, почти не имеющий
собственного веса. Я легче воздуха, Антошка. Родители скрывали, не
хотели для меня злой судьбы лабораторной крысы.
- Я не верю! - со слезами крикнул Антон. - Ты с ума сошла. Пойдем
обратно домой.
- Возьмись за меня. Держись крепко-крепко. Не отпускай.
Они встали. Поверил он или нет, но обхватил ее за пояс.
Прижался. Элу босой ногой подцепила второй, уже расшнурованный
ботинок. Я легкая, сказала она уже себе. С натугой нажала на
задник ставшего теперь ненужным ботинка. Легкая, повторила она,
очень легкая...
Красное небо ринулось навстречу.
---------------------------
Элу (эстонск. Elu) - жизнь.
|
© Артем Велкорд |
|
Партнеры: List.ee Крупнейший портал Эстонии на русском языке. Популярный форум, чат, software, каталог страниц и многое другое. Dobro.ee Правоохранительный портал. Форумы на Sannata.Ru: Форум сайта писателя Сергея Садова Форум сайта "Литературная страничка" Форум сайта писателя Виктора Косенкова Форум сайта "Безлюдные Пространства" Форум сайта "Железные призраки прошлого. Компьютерная история"
|
