Артем Велкорд

Зеленые глаза

  Тимка спустился по узкой скрипучей лестнице в подвал. Прошел под
высокими сводчатыми потолками в дальний угол помещения, оглянулся.
Беззвучно кружились пылинки в нарезанном на плотные слои солнечном
свете.  Эти желтые полосы пробивались сюда, в подвал, через узкие,
забранные ржавыми решетками, окошки под потолком. У серой колонны,
круто  изгибавшейся  от  пола к бетонному  своду,  дремал  крупный
черный  кот. Подергивал во сне пушистым хвостом с белой кисточкой.
Тимка  улыбнулся про себя, потянул обитую полосами  металла  дверь
(тоже скругленную). Вошел в маленькую комнату.
    Здесь  подвальной  прохлады  не  было,  потрескивали  дрова  в
маленькой  печи,  негромко стреляли искрами за  чугунной  дверцей.
Тимка  стянул  куртку, повесил ее на крючок.  Разулся,  подошел  к
печке, протянул к теплу ладони.
  - Нагулялся, Тимо?
  Тимка обернулся. С высокой кровати на него щурился худой старик.
Приподнявшись  на локте, он рассматривал мальчика.  Казалось,  что
рассматривал. На самом деле Тит давно уже потерял зрение. Но  слух
у него был молодой, острый.
  - Да, дедушка, - сказал Тимка. - Сегодня холодно.
  - Но снега нет? - полуутвердительно сказал старик. - Я чувствую,
что солнце светит.
  - Солнце солнцем, а мороз сильный, - сообщил Тимка.
   Он  натянул на пальцы рукав черного вязаного свитера, осторожно
подцепил задвижку на печной дверце. Закопченная дверца отошла,  из
квадратного  проема пошел жар. Тимка чуть отодвинулся,  присел  на
корточки.
   -  Рыжая  приходила,  - сказал дедушка.  -  Принесла  картошку.
Посмотри там, в углу, мешок должен быть.
   Мальчик,  не  вставая, наклонил голову, вытянул  шею,  заглянул
туда,  где  каменные  стены сходились под прямым  углом.  Свет  из
окошка  под  потолком  туда  не попадал,  но  Тимка  рассмотрел  в
полумраке серую мешковину.
  - Есть, - коротко сказал он деду.
   -  Пропали бы мы без Рыжей. Всю зиму нас подкармливает.  -  Тит
вздохнул, повернулся на спину, поправил под головой подушку.
   -  Ничего,  -  отозвался Тимка. - Скоро  весна.  Свою  картошку
посадим. Вырастет много, будем ей отдавать понемножку.
  Старик опять вздохнул.
   -  Не  веришь?  -  спросил мальчик. - Ну и не  верь.  А  я  уже
договорился,  мне  Красильник обещал  пять  ведер  картошки  дать.
Этой... семенной.
   Он  поднялся,  носком  черного, в крупных  царапинах  и  пятнах
засохшей  глины,  сапожка толкнул дверцу печи, утвердил  на  месте
задвижку. Обогнул кровать, ушел в дальнюю часть комнаты.  Овальной
тускловатое  зеркало размером с голову Тимки на  секунду  отразило
его лицо: узкое, с полоской сажи на правой щеке, бледными губами и
курносой сопелкой. Из-под светлых отросших волос, загибающихся  на
кончиках полукольцами, торчали уши, красные с мороза.
   Здесь, в закутке между кроватью и стеной стоял деревянный стол.
Когда-то  его  панели  были покрыты лаком,  но  теперь  весь  лоск
пропал,  из  трех  ящичков остался лишь один, а  на  месте  других
темнели  прямоугольные  проемы.  Тимка  просунул  руку  в  нижний,
пошарил  там,  вынул перочинный нож, отложил его,  поискал  еще  и
извлек книгу в побелевшей от времени и зачитанности обложке.
   -  Читать  будешь? - спросил Тит. - Ну почитай,  почитай,  пока
светло.  А  в  темноте  не смей, глаза испортишь,  будешь  как  я,
слепошарый.
   Тимка  прекрасно  знал, что дедушка испортил зрение  совсем  не
чтением в полумраке, но спорить не стал, покладисто сказал:
  - Я не долго. Скоро надо ужин готовить.
    Сел   на  трехногий  табурет  (одна  ножка  держалась   слабо,
покачивалась,  и  оттого весь табурет стоял  неустойчиво,  норовил
опрокинуться  набок;  Тимка, впрочем, к этой его  вредной  повадке
приспособился  и больную ножку ставил к столу, опирался  грудью  о
край  столешницы  и в таком положении мог сидеть  долго),  раскрыл
книгу,  пролистал  несколько  страниц  и  окунулся  в  рассказ   о
приключениях   храбрых  космолетчиков  на  дальней   недружелюбной
планете.
   Пока  он читал, старик успел вздремнуть. Проснулся он когда  за
окошком погас быстрый зимний закат. Пошевелился, осторожно  согнул
руку.  После  сна  ее  всегда ломило, ныло  предплечье.  Старик  в
очередной раз вздохнул, позвал:
  - Тимо!
  - Я здесь, - отозвался внук.
   -  Слышу, что здесь, - сурово сказал Тит. - Сопишь, как  робот-
пылесос.
   - А я помню такие пылесосы, - охотно сказал Тимка. - Когда мы в
аэропорту были, там такой ползал, им дядька управлял.
  - Как ты помнить можешь? Тебе тогда два с половиной года было.
   - А вот и помню. Он такой коричневый был, сзади провод тащился.
Я через этот провод прыгал.
   Старик  закашлялся. Долго кхекал, с хрипением  выдыхал  воздух.
Тимка  закрыл  книжку: читать дальше было темно. Подошел  к  Титу,
положил  руку  ему на грудь. Старик схватился за  Тимкину  ладонь,
сжал  ее.  Пальцы у него были сухие, прохладные. Заскорузлая  кожа
царапалась, но Тимка руки не отнял.
   - Да, - тяжело сказал Тит, откашлявшись. - Чего-то совсем... Ну
ладно, давай подниматься.
   Он сел на кровати, опустил ноги в старых трикотажных штанах  на
пол.  Сквозь  прорехи  в штанинах виднелись перекрученные  толстые
узлы вен. Держась за руку внука, встал.
   - Мука у нам еще осталась? Насыпь стакана три, я клецки слеплю.
И поставь воду, пока греется, как раз управлюсь.
  - Воды нет, - виновато сказал Тимка.
  Старик промолчал. Ругать мальчишку он не хотел.
  - Я сейчас принесу.
  - Сперва мне мучки приготовь. Пока бегаешь, я займусь.
   Тимка сунулся в деревянный ящик из под чего-то армейского,  где
хранились  у  них  припасы,  аккуратно отмерил  нужное  количество
сероватой муки. Просунул руки в рукава куртки, подхватил  ведра  и
скрылся за дверью.
  Пока мальчика не было, старик успел слепить горстку разновеликих
клецок.  Кроме  муки, в них был растопленный жир и немножко  соли.
Теперь Тит неподвижно сидел перед столом (не тем, где читал Тимка,
а  другим,  низеньким, из некрашеного дерева) и вспоминал.  Робот-
пылесос  из  памяти улетучился, но воспоминания о тревожной  суете
аэропорта сохранились. Было это почти восемь лет назад. Левый глаз
Тита  уже тогда вел себя нехорошо, то и дело затягивало его мутной
пеленой, зато правый видел прилично. Видел все: и толпы у билетных
касс, и ряды вооруженных людей у входа, и мечущихся по залу женщин
с  младенцами  на  руках.  Они с Тимо билетов  купить  не  смогли.
Администратор  в  синей форме, устало ссутулившись  за  треснувшим
стеклом   своей   кабинки   монотонно  повторял   осаждавшим   его
пассажирам:
   -  Билетов нет. Билетов нет. Пройдите к двенадцатой кассе,  там
предварительная запись на понедельник.
   Растрепанные плачущие женщины и злые, матерящиеся сквозь  зубы,
мужчины   продолжали   протискиваться  к  окошку   администратора,
жаловались,  кричали,  угрожали,  ругались,  но  человек  в  форме
прежним ровным голосом безнадежно повторял:
  - Билетов нет.
  Тит  и  Тимо  уехали на случайной попутке. Помятый  микроавтобус
подобрал их на шоссе за городом, довез до небольшого, притихшего в
июльской духоте, городка. Там им повезло, достали билеты на какой-
то  дополнительный,  не  указанный в расписании  поезд.  И  уехали
подальше  из  столицы,  где  уже  зарождалась  паника  и   вот-вот
собирались  ввести чрезвычайное положение. Говорят,  через  неделю
вывезти  ребенка  из города было уже невозможно, специальные  блок
посты  на  границах останавливали и заворачивали назад  всех,  кто
пытался   отправить  своих  чад  подальше  от  крупных  населенных
пунктов.
   Не  пропускали  со  своими отпрысками,  а  уж  Тита  и  подавно
задержали  бы.  Тимка, которого на самом деле звали  прибалтийским
именем  Тимо, не был для Тита (тоже, если быть точным, не Тита,  а
Тийта)  родным  внуком.  И  вообще был не  родственник.  Родных  у
старика не осталось, все порастерялись за долгие годы, и мальчишку
он  выкрал  из детского дома, где работал электриком. Когда  пошли
первые  разговоры  об  эпидемии,  Тит  снял  со  счета  все   свои
сбережения,   приготовил  рюкзак  с  самым  необходимым   и   стал
готовиться.  Он  заранее  сошелся на короткой  ноге  с  заведующей
детским домом, немолодой утомленной Варварой, выяснил в задушевных
беседах,  где находятся документы на всех воспитанников и  вечером
перед побегом выкрал бумаги Тимо из не запирающегося сейфа.
   Зачем он так поступил? Надеялся спасти мальчика от подступающей
эпидемии?  Думал найти на старости лет внука, пусть  и  неродного?
Поддался  ностальгическим  чувствам,  навеянным  именем  мальчика,
звучавшее словно привет с далекой и полузабытой родины? Все это  и
что-то еще, чему старевший в одиночестве электрик не смог бы найти
толкового  объяснения.  Так они оказались  на  окраине  крохотного
городка,    почти   поселка,   живущего   своей   самостоятельной,
независимой от остального мира жизнью. Законные власти в  городке,
конечно,  были,  но  то ли они закрывали глаза на  съехавшихся  из
разных   мест   беженцев,   то  ли  и  вовсе   выполняли   функции
декоративные,  а по-настоящему распоряжались в этих местах  совсем
другие,  неприметные,  люди;  так или  иначе,  здесь  осело  после
эпидемии немало беглецов, и среди них - Тит с "внуком"...
   Отворилась, впуская холодный воздух, дверь.
  - Давай воду, Тимо, у меня все готово, - сказал старик.
  - Это не Тимка, это я, - отозвались от двери.
   -  А,  Рыжая. Мы тут ужинать собрались, Тимо за водой  ушел,  я
думал, это он.
   -  Ты,  старый, вот что... - сказала Рыжая. - Уезжать вам  надо
отсюда.
   Тит  машинально  взял готовую клецку, сжал  ее.  Комочек  теста
расплющился под пальцами, тонкими полозками выдавился на стол.
   Началось.  Тягучая,  похожая  на переваренную  кашу,  тоска  на
мгновение прервала дыхание. Началось. Восемь лет они жили здесь  и
все эти годы Тит подспудно ожидал, предвидел такой финал. Рано или
поздно  доберутся  и сюда, это он знал, но надеялся,  что  еще  не
скоро,  не  сейчас. Тимо ведь всего десять. Еще совсем  маленький.
Да,  он  помогает ослепшему деду, готовит обеды, ходит  за  водой,
может  принести  дров  и помочь старику переодеться.  Но  все  это
здесь,  в  худо-бедно обжитой каморке, под присмотром и неустанной
опекой  Рыжей.  А  уезжать... Куда, как? От него, слепого,  теперь
толку  мало,  а  мальчишка один не справится, не вытянет.  Что  же
делать?
   Рыжая  подошла  сзади,  остановилась за спиной  Тита.  Горестно
вздохнула.
   -  Вчера  мой с промысла вернулся. Был в Катрининском,  услышал
между мужиков разговор. Говорят, собираются сюда врачей присылать.
Этих, которые в холодильники забирают.
  - Добрались? - безнадежно сказал Тит.
  - Не в том дело. Вроде у нас тоже началось...
  Да, подумал Тит. Когда-то эпидемия должны была добраться и сюда,
в  этот  забытый  Богом медвежий угол. Неизвестный вирус,  губящий
детей.  Откуда  он  взялся, Тит не знал  и  никогда  не  стремился
понять.  Бежал с Тимо подальше от мегаполисов, от крупных городов.
И  почти  восемь лет жил почти спокойно, уверив себя, что  болезнь
сюда не доберется. А она достала...
   Он  знал  о  крупных  анабиозных  центрах,  где  в  специальных
стерильных камерах лежат в искусственном забытьи все, кому еще нет
четырнадцати.  Лежат  в  ожидании  лекарства,  способного  одолеть
смертельную хворь. А лекарства все нет, и неизвестно -- будет  ли.
А  дети...  дети  остались только в таких вот затерянных  в  лесах
поселениях.  И  все меньше этих мест, все реже можно  услышать  за
окном  детскую  считалочку и веселый смех. Все  больше  по  стране
бетонных  корпусов,  огороженных  колючей  проволокой,  с  глухими
стенами  без  всяких надписей. Там, за стенами, анабиозные  камеры
или,  проще  говоря, "холодильники", где спят бесчувственным  сном
наследники человечества.
   -  На восемь лет отодвинул... - неслышно сказал Тит. - И все же
не уберег.
  - Ты знаешь, Тит, чего? - положив старику руку на плечо, сказала
Рыжая.  -  Мы  твоего  мальчишку заберем и  уедем.  Говорят,  там,
дальше,  есть еще какие-то деревни. Может быть, туда не доберется.
Еще  годика  четыре протянем, а потом уж ему болезнь  не  страшна,
вернется к тебя. Мой согласится.
   - Ты уже поговорила с ним, - догадался Тит. - Хороший он у тебя
мужик.
   -  Хороший. Будешь хорошим. Детей-то своих уж теперь не  судьба
завести. А так хоть... - она замолчала.
   Скрипнула дверь. На пороге появился Тимка с ведрами.  Наполнены
они были наполовину, полные ему таскать тяжело.
   - Здрасте, тетя Лена, - сказал он. - Дедушка, ты не сердись,  я
задержался  чуть-чуть,  там  Мишаня  с  отцом  каток  сделали.  Он
маленький,  правда,  но здоровский. Мы там немного  покатались.  Я
упал, но только два раза, а Мишаня четыре и нос чуть не разбил.  А
отец  его  говорит, что можно в хоккей играть, только надо  клюшки
найти. Я помню, мы играли давно, наверно, два года назад, но тогда
я  маленький был, и боялся шайбы, а теперь бояться не буду. Мишаня
сказал,  отец поможет ворота сделать. Раньше были ворота, а  потом
кто-то  сломал или на дрова унесли, они деревянные были, а  Мишаня
говорит, надо металлические сделать, чтобы навсегда были.
   Тимка  замолчал.  В  полусумраке комнаты  его  глаза  отчетливо
блестели  азартом в предвкушении хоккейных баталий.  Он  отлил  из
ведра  воды в кастрюльку, осторожно перенес в металлическом  совке
угли  из  большой  печки в железную печурку, на  которой  готовили
пищу, натолкал в топку дров.
   - Дедушка, вода быстро нагреется, - немного виновато сказал он.
- Скоро ужинать будем. А вы, тетя Ры... то есть, тетя Лена, тоже с
нами будете ужинать?
   - Нет, Тимочка, я не буду, - сказала Рыжая. Наклонилась к Титу:
-  А ты старый до завтра реши. Я зайду утром. Времени-то мало... И
мальчишку на улицу пока не отпускай, мало ли что.
   Она ушла. Тимка притих у печурки, потирал раскрасневшиеся щеки.
Старик  поднялся  из-за  стола,  медленными  шажками  добрался  до
кровати.  Обессилено  лег  поверх растрепанного,  с  торчащими  из
кромок  нитками,  одеяла.  От ужина он  отказался,  Тимка  поел  в
одиночестве. Убрал кастрюльку наружу, в холодный пустой зал  (кота
у  колонны  уже  не  было). Разделся в темноте и  улегся  на  свою
лежанку, втиснутую между большой печкой и дедовской кроватью.
   Мальчик  уснул быстро, и Тит всю ночь ловил чутким  слухом  его
тихое ровное дыхание. Один раз старику показалось, что Тимо во сне
засмеялся.

   Утром  события полетели стремительно, словно пущенная  из  лука
стрела.  Едва  рассвело, явилась Рыжая. Вслед за ней, потоптавшись
на  пороге,  вошел низенький человек с черной бороденкой  --  муж.
Тимка  встретил их радостно. Тит, не спавший ни минуты,  незаметно
потирая  левую  сторону груди -- там непрерывно  ныло,  как  будто
всадили туда, под восьмое ребро, длинную занозу -- встал, протянул
руку. Низенький человек с готовностью схватил ее, потряс. Суетливо
поздоровался.
   -  Ну  что,  старый, надумал что ли чего? - спросила  Рыжая.  И
добавила, уже для Тимки: - А ты чайник поставь, чаем нас напои. На
дворе-то мороз, пока дошли, зазябли.
   - Ага, - Тимка наплескал воды в помятый носатый сосуд, водрузил
его на металлическую печурку, завозился с дровами. Опустившись  на
колени, нащипал лучины, зажег огонь в топке. Печка бодро загудела.
Тимка поднялся, отряхнул штанины старых коротковатых треников.
  - Сейчас, тетя Лена. У нас быстро закипает.
  Тит молчал. Рыжая дернула его рукав обвисшей рубахи:
  - Чего надумал-то?
   Тимка, видно, уловил растерянность и страх деда. Подошел, встал
рядом.  Без  улыбки  посмотрел  на  Рыжую.  Та  покачала  головой,
спросила осуждающе:
  - Ничего не сказал ему что ли, старый? Я сама скажу.
  - Не надо, Рыжая, - слабо отозвался Тит.
  - Надо. Иди сюда, маленький.
   -  Я  не  маленький,  -  сказал  Тимка,  но  подошел  к  Рыжей,
вопросительно взглянул ей в глаза.
  - Тимочка, ты уже взрослый, - словно забыв о "маленьком" сказала
она. - Должен понимать...
   И она рассказала все. Тимка понял быстро. О эпидемии он знал, о
"холодильниках",  боязливо поеживаясь,  не  раз  перешептывался  с
малочисленным детским населением городка.
   -  Тебе  с  нами хорошо будет, - уверяла Рыжая. - А подрастешь,
вернешься к дедушке. Он тебя ждать будет.
   Тимка  молчал. Минуту, другую. Муж Рыжей, откашлявшись,  сказал
как бы в сторону:
  - Оставаться-то нельзя.
   - "Холодильник", да? - спросил Тимка. Никто не ответил. - Но  я
не  хочу  без дедушки. Тетя Лена, - он схватил ее за руку,  поднял
вверх мокрые глаза. - Тетя Лена, давайте дедушку с собой возьмем.
  - Тимо... - хрипло сказал Тит.
  Тимка  бросился к нему, вцепился в подол рубахи. Старик  положил
обе  ладони  на  голову мальчику, зарылся скрюченными  пальцами  в
светлые  волосы.  Прижал внука к себе. Тимка притиснулся  к  деду,
застыл, спрятав лицо в пахнущей дымом ткани.
   - Тимо, тетя Лена все правильно сказала. Надо тебе ехать. А то,
не дай Бог, заразишься.
  - А ты? - глухо спросил мальчик.
  - Я потом приеду. Вот тетя Лена тебя устроит на новом месте и за
мной  вернется. Всем вместе трудно будет переезжать, ты же знаешь,
у  меня  глаза-то не видят. Вот устроитесь, обживетесь и я  к  вам
переберусь... Не надо плакать, Тимо.
  - Я не плачу, дедушка.
   -  Вот и молодец. Ты у меня хороший мальчик. Хороший мальчик...
Tubli  pois, minu kallis pois. Я обязательно приеду, совсем скоро.
Вот  зима закончится, чуть потеплее станет, и я тут как тут. Ты  и
оглянуться  не  успеешь. Это скоро, совсем скоро...  Juba  varsti,
ainult kolm kuued. Всего три месяца. Даже меньше... Не плачь.
  - Я не плачу.
  - Вот и хорошо.
   -  Где  вещички-то Тимкины? - спросила Рыжая. - Надо собрать  с
собой.
    Тит  осторожно  отстранил  Тимкино  лицо,  приподнял  его   за
подбородок. Провел пальцем по щекам.
  - Не плачь, - повторил снова.
   Холодное  январское  солнце отразилось от искрящегося  сугроба,
осветило комнату. Вспыхнули, как капли дождя на паутинке, слезы на
редких Тимкиных ресницах.
  - Я не плачу, дедушка.

   Через  полчаса  они  вышли  из  комнаты,  пересекли  подвальное
помещение,  отзывающееся  на  шаги  каменным  эхом,  поднялись  по
ступенькам  и  вышли  из полуразрушенного строения  на  заваленный
снегом  двор.  Несколько  таких  же заброшенных,  полуобвалившихся
домов   тянулись  вдоль  неширокой  улицы.  Впрочем,   угадать   в
нагромождениях   сугробов  улицу  было  трудно.  Узкая   тропинка,
протоптанная  по бывшей проезжей части, петляла между покосившихся
деревянных  столбов  с  обвисшими обрывками электролинии.  Обрывки
сверкали инеем.
   Они шли гуськом: впереди Рыжая, позади ее муж (он нес узелок  с
небогатыми Тимкиными пожитками), посередине, повесив голову,  шел,
загребая   сапожками  снег,  Тимка.  Слезинки  на   морозе   сразу
превратились в ледышки, пощипывали щеки. Тимка потер глаза рукой в
варежке.  Оглянулся.  Нашел  у края земли  окошко.  Еще  вчера  он
расчищал его от снега, чтобы им с дедушкой не сидеть в сумраке.
   Кто  теперь будет отгребать снег? Дедушка сам не сможет.  Тимка
остановился.
  - Ну что же ты? - спросила Рыжая, обернувшись.
  - А как дедушка будет один жить? Кто ему воду принесет?
   -  Я  договорилась со своей соседкой. Она старая,  но  крепкая.
Обещала помочь твоему дедушке. Наверно, даже переедет к нему жить.
    Низенький  бородатый  муж  Рыжей  подтолкнул  Тимку  в  спину:
"Пойдем".
   Они  добрались до дома, где обитала Рыжая с супругом.  Это  был
бывший армейский барак. Кое-где в кирпичных стенах белели (оттого,
что  набился  снег)  трещины. Забрали  из  выстуженной  комнатушки
черный обшарпанный чемодан и рюкзак. Затолкали в пластиковый пакет
еду,  Тимка  не разбирал какую. Ему было все равно.  Слезы  упрямо
катились  из  глаз,  прорезали  на замерзших  щеках  узкие  теплые
дорожки.
  Торопливо вышли из барака, направились к тракту: он уходил через
лес  далеко-далеко, к опустевшим городам, к укрытому прочным льдом
морю.  Остановились у бывшей автобусной станции.  Когда-то  отсюда
уезжали домой отслужившие солдаты.
  Подкатил вездеход на гусеничном ходу. Тимку подсадили на высокий
корпус.  Влезли сами, через маленькую дверцу пробрались  в  салон.
Здесь было тепло, пахло дизельным топливом и табаком.
   -  О, какой пассажир, - обрадовался Тимке водитель. Заулыбался,
нашел  где-то  конфету в затертом фантике, протянул  ее  мальчику.
Тимка взял, едва слышно поблагодарил.
  - Чего это ты такой смурной? - ласково спросил водитель.
  Рыжая кратко объяснила. Водитель замолчал, сочувственно покивал.
Запустил  двигатель, дернул рычаги. Корпус вездехода завибрировал,
машина  рывком  взяла  с места и пошла, взметая,  снег,  по  белой
нетронутой глади.
   Тимка  лег на кожаную скамью, закрыл глаза. Отвернулся,  уперся
лбом  в  замасленную обивку салона. Под ресницами никак  не  желал
высыхать маленький соленый родник.
   Вездеход, взревывая мотором, вырвался из заснеженного  городка,
промчался  пару  километров по тракту и свернул на узкую  просеку,
распугав стайку снегирей.

   Рыжая  уберегла Тимку. Пять лет они жили посреди  дикого  леса,
сперва  в землянке, потом дядя Толя, муж Рыжей, срубил из  крепкой
строевой  сосны  прочный домик. К двенадцати годам Тимка  выучился
охотиться  на тетеревов и ставить силки на мелкую дичь. Он  быстро
возмужал,   вытянулся  и  к  четырнадцати  годам   превратился   в
загорелого  стройного парня. Волосы его, светлые от  природы,  под
жарким летним солнцем совсем выгорели. Побелели они и у Рыжей,  но
не  от  солнца,  а  от  возраста. Ведь на ту пору  было  ей  почти
пятьдесят.
   Потом  они переехали ближе к людям. До двадцати лет Тимо прожил
со  своими  приемными  родителями. Встретил  девушку,  женился.  В
городок,  где  с  дедушкой Титом они прятались от эпидемии  восемь
лет,  Тимо  попал  не скоро. Уже солидным сорокалетним  человеком.
Городок  обезлюдел, последние обитатели покинули  его  задолго  до
приезда  Тимо.  Дом, под которым была комнатка  с  двумя  печками,
окончательно развалился, зарос орешником. Вход в подвал  осыпался,
но  окошко,  срезав  длинным ножом траву,  Тимо  расчистил.  Оттер
грязное стекло рукавом, лег на живот. Всмотрелся в темноту.  Когда
перед  глазами  перестали плясать радужные  пятна  от  солнца,  он
рассмотрел  бетонный пол, кирпичную печку. Мебели  в  комнатке  не
было  и  Тимо облегченно вздохнул. Значит, и впрямь Тит перебрался
отсюда.  Говорили,  сперва  он жил со старушкой,  бывшей  соседкой
Рыжей,  а потом они куда-то уехали. Может быть, подались на родину
Тита?  Увидеть хмурых балтийских берегов он, конечно, не  мог,  но
послушать ленивый плеск волн и тревожные вскрики чаек -- вполне.
   Тимо  поднялся, отряхнул от земли брючины и пошел к  вертолету,
ожидавшему его неподалеку, на бывшей городской площади.
   На  следующий день Тимо вернулся домой. Жил он теперь в большом
городе. Но работал на окраине. Там шло создание одного из первых в
стране  Заповедников. Лишившись детства, человечество хотело  хотя
бы  сохранить память о нем. Впрочем, дети были: до юности они жили
в   анабиозном  сне,  а  потом  выходили  в  мир  уже   взрослыми,
получившими образование людьми.
  Были дети и у Тимо. Двое сыновей и дочь. Всех их он встретил уже
много лет спустя после рождения. Но грусти он не испытывал: ребята
вышли  славные, дочка красивая и целеустремленная, отца с  матерью
иногда навещали, чего ж еще?
   Потом  появились  и  внуки, но Тимо к  тому  времени  постарел,
побелел  уже  окончательно  и с внуками  увиделся  лишь  единожды,
вскоре  после их выхода из "холодильников". Кстати, так анабиозные
комплексы к тому времени уже никто не называл.
  Были у него и правнуки. И пра-, и пра-пра-...

   Один  из  потомков  Тимо, по имени Олишер, был  медик.  Точнее,
экстренный  медик, из службы спасения. И работал, надо  же  такому
случиться,  неподалеку от Заповедника, правда, другого,  не  того,
что строил когда-то его предок.
   В  этот  день дежурство было спокойное. Одна женщина,  сунувшая
руку  во внутренности садового робота: ей нужна была больше помощь
психологическая,   робот  в  полном  соответствии   с   программой
отключился,   однако   рука  успела  застрять,  женщина   запоздало
испугалась, неловко дернула рукой и рассадила локоть. Олишер залил
ссадину  антисептиком,  улыбчиво  побеседовал  с  пострадавшей   и
отправился восвояси. Через полтора часа был еще один вызов, совсем
пустяковый:  какой-то  оригинал попытался разбить  коммуникативные
экраны  молотком и саданул себе по пальцу. Оригиналу Олишер сделал
внушение,   брызнул  на  палец  обезболивающим  и  покинул   место
происшествия на бело-оранжевом катере спасательной службы.
   И  лишь  почти перед самым концом дежурства поступил  серьезный
сигнал: авария машины экспресс-перевозки.
   Олишер,  пока спасательный катер несся над зеленью Заповедника,
уточнил:  экс  --  автомат или с настоящем  водителем?  Оказалось,
конечно,  что  с водителем. Олишер хмыкнул. Когда уж  наконец  все
эксы переведут на компьютерное управление?
   Катер  завис над дорогой, повыл сиреной, распугивая собравшихся
зевак и опустился на нагретое полотно.
   Авария  и  впрямь  была, но не так, чтобы  очень  уж  страшная.
Продолговатый приземистый экс торчал кверху багажником из  кювета.
У   кабины  торчал  водитель,  совершенно  невредимый  и  даже  не
напуганный.
   -  Где  пострадавшие?  - строго спросил  Олишер  (опять  ложный
вызов!).
   Сразу  несколько  человек с готовностью указали  влево.  Олишер
повернул  голову  и увидел человека, сидевшего  на  обочине.  Руки
человек положил на согнутые колени и утвердил на сложенных ладонях
подбородок.  На собравшихся внимания не обращал. За  здоровье  его
Олишер  особо  не  волновался:  будь здесь  что-нибудь  серьезное,
первым  примчался  бы автоматический спасательный  катер  со  всем
необходимым для спасения жизни до прибытия медика.
   Олишер приблизился к человеку. Был тот отчего-то мокр с  головы
до  ног.  А  ведь и водоемов-то никаких нет поблизости,  сообразил
Олишер.  И  дождя  не  было.  Принял душ  в  одежде?  Может  быть,
психологические проблемы?
  - Здравствуйте, - доброжелательно сказал Олишер человеку.
   Тот  чуть  скосил  глаза, приподнял и вновь положил  на  ладони
подбородок.
   -  Что  с  вами  случилось? - а сам выудил из  кармана  липучку
анализатора,  ловко  пришлепнул ее на  руку  пострадавшего.  Очки-
коммуникаторы  были  наготове, на пару  секунд  Олишер  надел  их,
убедился, что анализатор передал данные: все в порядке,  ни  одной
красной метки.
   -  Под  экс  он чуть не попал, - сообщил сбоку доброжелательный
очевидец.  На  дорогу  выскочил, автоматика  сработала,  с  ним-то
ничего,  а экс в кювет бултыхнулся. Хорошо, без пассажиров,  а  то
кому приятно с эксом в кювет нырять.
  Подошел водитель. Поправил очевидца:
  - Не выскакивал он на дорогу.
  - Как так? - взвился очевидец.
   - Сам не пойму, - смущенно отозвался водитель. - Вот только что
не  было,  и вдруг прямо перед машиной очутился. Как с неба  упал.
Без автоматики-то, пожалуй, я бы и не успел...
   Олишер  мельком  взглянул  на водителя.  Что-то  он  несуразное
плетет:  с  неба  упал!  Психологические проблемы?  Ну  ладно,  он
подождет.
   - Что же с вами случилось? - мягко повторил Олишер, обращаясь к
пострадавшему.
  - Сам не понимаю, - отозвался тот после паузы.
   -  А  где же вы так вымокли? - попробовал зайти с другого  бока
Олишер.   Дело   было,  в  общем-то,  ясное,  помощь   никому   не
требовалась,  но  дежурство подходило к концу,  новых  вызовов  не
ожидалось  и  Олишер  не  спешил.  Кроме  того,  взыграло  в   нем
любопытство.
   Человек  в  мокрой одежде посмотрел поочередно  на  медика,  на
водителя, оглянулся на словоохотливого очевидца. Пожал плечами.
   - Знаете что? Пойдемте в мой катер, - предложил Олишер. - Я вам
дам  укрепляющий  напиток.  Вы совершенно  здоровы,  но,  кажется,
растеряны. Идемте.
  Пострадавший поднялся, прошел за Олишером к помигивающему синими
маячками  катеру.  Среди  зевак пронесся  сочувственный  шепот:  с
одежды человека на дорожное полотно текли струйки воды.
   Олишер  усадил пострадавшего в пустующее второе кресло, опустил
дверцу   кабины.  Из  вмонтированного  в  стенку  шкафчика  извлек
бутылочку,  снял пробку. Заставил человека в мокрой одежде  выпить
содержимое. Тот повиновался, но в глазах его цвела отрешенность.
  - Так что же с вами случилось?
    Человек  отрицательно  качнул  головой,  словно  в  ответ   на
собственные мысли, потом вдруг подался к Олишеру вплотную.
  - Скажите, какого цвета у меня глаза? - спросил он напряженно.
  Олишер присмотрелся. Ответил уверенно:
  - Карие.
   - Вот именно, - подтвердил человек. - У экса в кабине зеркальце
такое есть, знаете?
  - Знаю, это для водителя.
   - Я в него посмотрелся случайно... Экс в кювет, я испугался,  в
кабину  сунулся, посмотреть, все ли живы и случайно увидел.  Точно
карие?
   - Совершенно точно, - удостоверившись, произнес Олишер. - А что
в этом странного? Отчего вы так взволнованы?
  Человек усмехнулся:
  - А были -- зеленые.
  - Когда?
  - Ну, до... до всего этого.
   Олишер  покивал. Хотел что-то сказать, но тут в  дверцу  катера
постучали. Олишер открыл. Снаружи стоял давешний очевидец.  Вид  у
него  был странный. Словно с неба приземлился только что еще  один
человек во влажном костюме и едва ли не на голову очевидцу.
  - Доктор, там... - очевидец слабо махнул кистью куда-то вправо.
   -  Что?  - встревожился Олишер, машинально нащупывая в  кармане
анализатор.
  - Там...
    Что   именно  "там"  мешала  рассмотреть  машина,   выпирающая
багажником из кювета. Олишер выпрыгнул из катера в послеполуденную
жару,  обошел  корму экса и остановился. Позади  послышался  смех.
Олишер растерянно обернулся. Смеялся бывший пострадавший. Стоял  в
своей  мокрой  одежде  (с нее до сих пор капало,  темные  пятнышки
расплывались по поверхности дороги) и смеялся.
   -  Доктор, - слабым голосом сказал очевидец. - Но ведь этого не
может быть. Да?
   Олишер  опомнился,  вытащил  из  кармана  анализатор,  бросился
вперед.  Растолкал  зачарованно молчащих зевак. Остановился  перед
маленьким человечком. Был он тоже мокрый, но не насквозь,  а  так,
словно  только что попал под дождь. Испуганно озирался по стронам.
Олишер   с   размаху  прилепил  ему  на  внешнюю  сторону   ладони
анализатор.
   Мысли  запрыгали.  Срочно в анабиозный  центр.  Сколько  он  на
открытом  воздухе? Так, очки где? Ага, вот они. Вроде все зеленое.
Где  ближайший  анабиозный центр? Откуда  он  тут  вообще  взялся?
Интересно, а сколько ему лет? И почему он мокрый? Одежда  какая-то
старинная. Может быть, не настоящий? Заповедник неподалеку...
  - А ведь это другой, - удивленно сказали сзади.
  Олишер обернулся. За спиной стоял человек в мокрой костюме.
  - Другой, - уверенно повторил он.
  Мальчик поправил синюю курточку из какой-то искусственной ткани,
посмотрел мимо Олишера. Нерешительно улыбнулся.
   Роняя  на Олишера капли со своего костюма, человек придвинулся,
протянул мальчику руку. Повел за собой, прочь от скопления людей.
   - Послушайте! - окрикнул Олишер. - Ему надо срочно в анабиозный
центр.
    -   Не  надо,  -  через  плечо  отозвался  мужчина.  -  Думаю,
единственное, что ему по настоящему нужно -- это успеть посмотреть
как можно больше.
  - С чего это вы так решили?
   Мужчина  остановился,  повернулся  к  Олишеру.  Сказал  с  чуть
заметной улыбкой:
  - Потому что мы для него -- реконструкция.
  - Зеленые глаза? - неожиданно для себя самого спросил Олишер.
  - Зеленые! - отозвался мужчина и засмеялся.
   И  вслед  за  ним,  сперва нерешительно, а потом  все  задорней
засмеялся и мальчик.


© Артем Велкорд
velkord@sannata.ru


Партнеры:

List.ee Крупнейший портал Эстонии на русском языке. Популярный форум, чат, software, каталог страниц и многое другое.
Dobro.ee Правоохранительный портал.

Форумы на Sannata.Ru:
Форум сайта писателя Сергея Садова
Форум сайта "Литературная страничка"
Форум сайта писателя Виктора Косенкова
Форум сайта "Безлюдные Пространства"
Форум сайта "Железные призраки прошлого. Компьютерная история"

Проголосуйте за наш сайт в Рейтинге LIST.EE ! estOn.net : Каталог ресурсов Эстонии на русском языке. Новости, Чат, Форум
Обо Всем. Место вашего общения. Мы делаем Интернет вместе с Вами!

Hosted by Sannata.Ru